Н. Сербина. Женщины-лирницы украинского Полесья: по материалам последних экспедиционных находок

Большинство исследователей лирницкой традиции в Украине считают, что играть на колесной лире, как и на кобзе, могли только мужчины. Это объясняется прежде всего образом жизни, который вели странствующие музыканты: бесконечная дорога (некоторые лирники вообще не имели своего жилья), испытания голодом и холодом. Кроме того, некоторые ученые придерживаются несколько романтизированной точки зрения, согласно которой у лирников была особая духовная миссия. Последний тезис имеет свою идеологическую подоплеку: в народе весьма ценили лирников как носителей духовного знания (в виде псальм о святых и песен морализирующего содержания), а также за то, что они умели и могли читать акафисты (молитвы за здоровье или упокой), что в сознании народа почти приравнивало музыкантов к священникам. Жизнь лирников-мужчин отличалась от жизни простых людей еще и тем, что они объединялись в братства, по аналогии с европейскими средневековыми ремесленными братствами. Исследователи утверждают, будто женщины в эти братства не допускались. Однако из исторических источников о европейских братствах нам известно, что в них состояли и женщины, и когда умирал цех-мастер (руководитель), руководящий пост нередко переходил к его жене.

О женщинах в среде украинских странствующих музыкантов и лирников также есть свидетельства. По крайне мере, они зафиксированы в конечной стадии бытования этой традиции – на рубеже XIX–ХХ столетий.

В украинских историко-этнографических источниках, в частности у полтавского этнографа Я. П. Забело, встречаются упоминания об участии женщин в так называемых «слепецких» хорах (количество участников в них варьировалось от 7 до 12 человек, среди них мог быть один мужчина-лирник [3: 9]). В монографии украинского исследователя В. Кушпета «Старцівство» находим сведения о том, что женщины из высших слоев населения обучались игре на бандуре [5]. В статье известного этномузыколога К. Квитки также есть упоминания о слепых певицах, но нет сведений о том, ходили ли они с лирами[i]. Современный киевский историк и этнолог В. Балушок в статье «Из жизни кобзарей и лирников» (2005 г.) [1] отмечает: «Женщины среди слепых певцов были исключением из правила. В частности, женщины-мастерицы известны среди лирников Житомирщины». Более того, автор этой статьи в 1995 году принимала участие в фольклорной экспедиции (под руководством этномузыколога М. Хая) по Волыни, где записала слепую певицу, которая зарабатывала себе на жизнь, исполняя псальмы (духовные стихи) на базарах. О существовании женщин, называвшихся «стихівничими», упоминается в вышеупомянутой монографии В. Кушпета. Таким образом, обобщив эти данные, можем сказать о нескольких ипостасях женщин в лирнической традиции, и связано это, прежде всего с исполнением духовных стихов:

1. «Старчихи», или «стихівничі» – женщины-солистки, ходившие без инструмента и исполнявшие псальмы.

2. Женщины, принимавшие участие в слепецких хорах и ходившие вместе со слепыми мужчинами.

3. Женщины, одиночно (т. е. без группы, просто с поводырем) ходившие с лирой.

4. Женщины, благодаря которым до наших дней сохранились лирнические напевы. Фактически это слушатели лирников, запомнившие их песни и воспроизведшие их в условиях полевого опроса. Этномузыколог Е. Богданова относительно последних употребляет термин «пассивная традиция».

Возможно, отсутствие интереса к гендерному аспекту лирничества еще с XIX столетия обусловило отсутствие детальной информации о нем.

Обратившись к истории колесной лиры в Европе, несложно найти многочисленные подтверждения того, что этот инструмент не имел жесткой «привязки» лишь к мужчинам. Немецкие гравюры с изображением юных девушек-лирниц, голландские фарфоровые статуэтки с женщинами в традиционной одежде и с лирой в руках, картины многих европейских художников (к примеру, Ж. де ла Тур, Д. Ноннотт, Э. Пальяно) – все это свидетельствует о широком распространении этого инструмента среди разных слоев населения в разные периоды его истории.

Что касается женщин в традиционном исполнительстве, то известно, что в русских селах были слепые гармонистки (гармонь тоже считается не женским инструментом) и гусляры; в Западной Украине были женщины-скрипачки и цимбалистки, в Европе – волынщицы. Колесная лира не стала исключением и также звучала в женских руках в разных странах Европы.

Еще К. Квитка в работе «Профессиональные народные певцы и музыканты на Украине» подчеркивал, что «наилучшим образом сохраненные думы следует искать не у кобзарей, а среди лирников; к тому же среди лирников, певших без сопровождения, и даже старчих [4: 18] [курсив мой – Н. С.]». На сегодняшний день нам неизвестны записи лирнических песен от старчих, разве что в известном сборнике П. Демуцкого [2], причем там указано, что напевала девушка[ii] (нам неизвестно, была ли она слепой и старчихой, но, по свидетельству А. Ошуркевича, собиравшего на Полесье сведения о лирниках и бытовании их репертуара, песни лирников пелись также и в «светской» среде). Тем приятнее было уже в XXI веке найти факты, подтверждающие существование лирниц на Западном Полесье в начале ХХ века.

В марте 2011 года автору этой статьи в одной из экспедиционных поездок по украинскому Западному Полесью посчастливилось встретить 101-летнюю женщину, рассказавшую, что в детстве она была поводыркой (сопровождающей) своей слепой матери-лирницы. В 1910–1930-х годах она ходила по Заречненскому району Ровенской области и Пинскому району Беларуси, зарабатывая себе на жизнь лирническим искусством. Первая экспедиция в с. Заозерье (в 2011 году) дала информацию о ее жизни и деятельности, во второй (в 2012 году), охватившей пять соседних сёл, посчастливилось встретить упоминание еще об одной лирнице из Ковеля, ходившей без поводыря.

По словам рассказчицы, ее мать Одарка Ивановна Барабан[iii] (18.. – 1950 (1952) точную дату рождения установить пока что не удалось) родилась в с. Бовшов недалеко от Пинска (сейчас Республика Беларусь) в семье малоимущих крестьян. Зрение утратила в трехлетнем возрасте, играя с детьми. Петь начала сначала в церкви села Дружиловичи (также Беларусь). Песни она «перенимала» от церковного старосты – «дядька Андриана». В том же селе она вышла замуж за украинца Ивана. Еще в девичестве она купила колесную лиру у местного белорусского мастера и начала ходить с ней по селам. У кого именно Одарка Ивановна купила лиру и научилась играть, дочь не знает. На мои неоднократные попытки выяснить, где именно пела мать – на базарах, в селах или еще где-то – Ольга Ивановна ответила, что мать садилась под воротами монастыря. Односельчане звали ее «слепá» (по-рус.: «слепая»), или «сліпчиха» (слепчиха), а ее единственную дочь – «Слепчишина Оля». Инструмент по-местному называли «лéра»; дочь сказала, что инструмент был большим и легким. После смерти матери лира пропала.

Для своих странствий лирница Одарка брала в поводыри свою дочь или других сельских мальчика или девочку. Пела лирница сольно, без помощи маленького поводыря. Одевалась она так же, как и другие простые крестьяне, соответственно местным традициям: сорочка, «споднѝца» (юбка), полотняная намитка (головной убор). Ходила чаще всего босая, реже в лаптях. За пение люди благодарили кто деньгами («давали по пять копеек»), кто продуктами («гречку, овес давали»). На вопрос, не обижали ли ее мать, Ольга Ивановна ответила: «Да она же калека, кто ее обидит?» Об отношении милиции к пению матери Ольга Ивановна сказала: «Милиция не трогала. Польская милиция… ее очень мало было». Тем не менее, вспоминая о других слепых певцах, она рассказала, что мужчину, певшего в Пинске песню о лучшей жизни в Америке (песню явно позднего происхождения), арестовали.

Лирница ходила по Беларуси и некоторым селам Заречненского района Ровенской области. Зимой и во время жатвы (летом) не зарабатывала, а оставалась дома. По свидетельству уже внучки лирницы, Одарка Ивановна лучше всех в селе подрубывала платки, что служило источником дополнительного заработка. Дочь лирницы (1910 г. р.) начала ходить с матерью в 8 лет и до замужества в 1929 году.

Репертуар. Слова дочки лирницы: «Я всё помню, что мать пела; мо’[iv], песен сто было, мо’, больш…» Ольга Ивановна неграмотна, как и мать; зрение ухудшилось только в последние годы. Несмотря на возраст, песни помнит хорошо, вспомнила даже лирические песни своей бабушки Ярыны. Очевидно, лирница Одарка, имея «школу» церковного пения с произведениями христианско-религиозной тематики, была очень набожной и сознательно не хотела включать в свой репертуар другие песенные жанры. Да и места, которые она выбирала для пения (исключительно под церквями и монастырями), не располагали к исполнению песен в других жанрах. Я расспрашивала, были ли в ее репертуаре исторические песни, танцевальные мелодии, частушки, и на всё это получала ответ «нет». «Только песни церковные пела», «церковные, святые», «она для себя».

Единственным отступлением от суровых принципов лирницы можно считать шуточную лирическую песню о косаре, которому жена сварила обед с песком и камнями. Интересно было бы узнать, как именно пела мать под лиру: было ли это похоже на мужскую манеру пения или женскую. На мой вопрос о голосе матери дочь ответила, что та пела низким голосом. Это говорит о том, что ей легко было «перенимать» мужской лирнический репертуар.

Основу ее репертуара составляли псáльмы (духовные стихи). Дочь вспомнила несколько: «О Велияне и Лазаре», «Сиротку» и «О двух раненых братьях-воинах». Вспомнила еще псальму о Почаевской Божьей матери, как ее «турки-татары разрушили», но проговорила лишь начало текста, без напева. Две последние названные песни были очень распространенными на Ровенском Полесье и зафиксированы от разных исполнителей такими собирателями лирнических песен, как А. Ошуркевич [6] и Ю. Рыбак[v].

В исполненной Ольгой Ивановной псальме о двух братьях, богатом и бедном (весьма известный сюжет на украинских и русских землях) есть один интересный момент. По тексту богатый брат не хочет помочь бедному во время земной жизни, а на том свете просит подать ему воды. Бедный брат – Лазарь, богатого зовут Велиян. В Ветхом Завете есть имя Велиал (в Новом – Велиар), Белиал, Велиар. Это демоническое существо, в переводе с иврита – человек, не подчиняющийся Богу. Очевидно, при переводе это слово было воспринято как имя собственное. Еще одно из толкований – тот, кто противится установленному гражданскому порядку или религиозному авторитету. В сельской среде, как известно, «чужие», заимствованные, часто непонятные слова, названия, имена искажались. Поэтому не удивительно, что «Велиал» мог стать «Велияном», подобно привычным по звучанию в той местности именам Андриян, Омелян и другим.

Из вышеперечисленных псальм наиболее разборчиво Ольга Ивановна спела псальму о двух братьях. Приводим нотную расшифровку:

Некоторые сюжетные мотивы этой псальмы – два брата-козака, умирающие в поле от колотых и огнестрельных ран; прилетающий к ним орёл, который хочет выклевать глаза; обращение к своим родителям – отсылают нас к текстам украинских дум. Вполне вероятно, что этот вариант песни – уже сокращенный и упрощенный, а сам сюжет был зафиксирован в польской литературе именно как дума еще в конце XV века.

Напев сам по себе, очевидно, поздний. К тому же он не «единичен» для Полесья, т. к. в экспедиции по Житомирщине (с. Шарное Народичского района) в 2004 году мы записали подобный напев, но в ансамблевом варианте. По тексту это похоронная псальма о душе, которую пели на поминках. Лирница Одарка Ивановна Барабан умерла в начале 1950-х годов и была похоронена родственниками в селе, где жила последние годы. Могила ее простая, с обыкновенным деревянным крестом…

Найденные факты говорят о том, что женщины-лирницы (а не просто слепые певицы) были в украинском Полесье и исполняли свою почетную миссию.

Nataliya Serbina. Hurdy-gurdy women on the Ukrainian Polissia: materials of the last expedition findings

Ключевые слова: лирничество, лирница, традиционное исполнительство, украинские псальмы, фольклористические экспедиции, Полесье

В статье на основе недавней экспедиционной находки представлены сведения об одной из полесских женщин-лирниц, о ее репертуаре и жизни.

[

i] Квітка К. Професіональні народні співці й музиканти на Україні: Програма для досліду їх діяльності й побуту. [4].

[ii] В сборнике Демуцкого это № 34, псальма об Алексее, Божьем человеке, записанная от «девушки Кылыны».

[iii] К.Квитка в работе «Народні співці…» пишет, что сельские музыканты часто имели «музыкальные» фамилии. Мы расспрашивали о возможном происхождении этой фамилии, но о том, что родственники были музыкантами, Ольга Ивановна сказать не смогла.

[iv] Редуцированная форма от «может».

[v] Аудиофонды ЛМНА им. Лысенко (Львовской Национальной Музыкальной Академии), Екс. 180, с. Броды Ратновского района Ровенской области, запись Ю. Рыбака.